Сибирский федеральный университет

Тип публикации: отчёт о НИР

Год издания: 2017

Ключевые слова: этническая миграция, центральная Сибирь, этническая идентичность, адаптация, межкультурные коммуникации, национальная безопасность

Аннотация: С 29 ноября по 02 декабря 2017 года на базе Сибирского федерального университета была организована и проведена международная научная конференция по теме «Специфика этнических миграционных процессов на территории Центральной Сибири в XX-XXI веках: опыт и перспективы». В работе конференции приняли участие не менее 300 ученых, в том числе не менее 150 молодых ученых. В качестве докладчиков на пленарных и секционных заседаниях конференции участвовали ученых из Соединенных Штатов Америки (профессор У. Брумфильд), Казахстана (профессор Куралай Уразбаева), Болгарии (профессор Дарина Григорова), Германии (профессор Марк Шмальц), Италии (профессор Лаура Сальман), Колумбии (Сатива Гамбоа Хуан Себастьян), а также из крупнейших научных центров Российской Федерации – гг. Москвы (профессор Виктория Леденева, профессор Елена Михайлова, профессор Владимир Шуников), Санкт-Петербурга (профессор Владимир Давыдов), Томска (доцент Николай Погодаев, доцент Ирина Максимова), Иркутска (профессор Виктор Дятлов, профессор Константин Григоричев, доцент Юлия Елохина), Новосибирска (профессор Татьяна Монастырская), Омска (профессор Дмитрий Коровушкин), Улан-Удэ (профессор Марина Балдано), Лесосибирска (доцент Ольга Лобанова), Ростова (профессор Диана Горбачева) и некоторых других. ?После обсуждения пленарных докладов работали 7 секций конференции по следующей проблематике: ?1 секция "Современные миграционные процессы на территории Центральной Сибири: научные подходы к изучению"; ?2 секция "Управление миграционными процессами: научные концепции и социальные инновации"; ?3 секция "Концептуальные вопросы современной миграционной политики"; ?4 секция "Социокультурная адаптация мигрантов как фактор современной этнической мобильности"; ?5 секция "Педагогические модели обучения русскому языку как иностранному"; ?6 секция "Теория государства и права в контексте зарубежного и российского миграционного законодательства"; ?7 секция "Этнокультурная динамика и этническая мобильность в XXI веке". ?В ходе работы конференции были организованы ?круглые столы с участием экспертов и исследователей, занимающихся проблематикой адаптации мигрантов и их интеграции в принимающее сообщество; ?виртуальная дискуссионная площадка по тематике конференции на сайте конференции, стено-форум с обсуждением документальных и художественных фильмов по проблемам этнической миграции, презентации научных журналов. ?Наиболее полно научные результаты конференции были выражены в ряде ключевых докладов и сообщений. Далее будут представлены некоторые тезисы докладов, имеющие важное научное этнологическое и политологическое значение.??Савинов Леонид Вячеславович, декан факультета государственного и муниципального управления, доктор политических наук, ФГБОУ ВПО Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Сибирский институт управления.??За прошедшие годы ситуация сильно изменилась и требует дополнительного анализа и осмысления. Если в 90-е годы прошлого века мотивации и устремления к интеграции были в основном в сфере экономики и культуры. Мигранты 90-х наряду с желанием найти работу и доходы еще помнили единое языковое и культурное пространство и пытались его сохранить. При этом мигранты того периода практически не ставили цели создания семьи (в том числе и смешанного брака) либо вывести семью в Россию.?В 2000-е годы приоритеты уже меняются, и мы видим смещение интеграционных настроений. Экономическая мотивация все еще преобладает, однако и стремление к укоренению с вывозом семьи и получением гражданства становятся в этот период значимыми для мигрантов. В те же годы заметно падение интереса к культурной включенности в принимающее сообщество. На рубеже 2000-2010 гг. в Россию едут в основном те, кто основательно забыл общее культурное прошлое, либо его никогда не знал. И именно в 2000-е годы наблюдается значительный рост активности диаспор в формировании национально-культурных автономий и национальных организаций.?Начало 2010-х годов отмечено резким интересом мигрантов к политической включенности, главным образом получение гражданства и участием в электоральных процессах. Еще во второй половине 2000-х гг. мы наблюдали усиление требований руководителей эмигрантских сообществ сибирских городов к их включению в различного рода совещательные и консультативные структуры при органах государственной власти и местного самоуправления. Выборы в Государственную Думу показали, что этнический фактор стал одним из приоритетных в предвыборной борьбе. Этим и попытались воспользоваться элиты этнических диаспор, иногда выдвигая уже политические требования участия в местном самоуправлении.?Результаты наших социологических опросов и экспертных оценок также свидетельствуют о том, что в СФО (скорее всего, и в рамках Российской Федерации) значительно изменились мотивации и претензии иммигрантов. Трудовая (экономическая) мотивация постепенно замещается социальной мотивацией в широком смысле и как следствие требованиями политического и культурного содержания. И если в 90-е годы прошлого века миграция в значительной степени была трудовой и временной, то в нулевые годы ХХ века она все больше приобретала тенденции к приобретению гражданства РФ. И сегодня эта тенденция все более укрепляется. ?С позиций экономической науки и классической политэкономии данный феномен, по нашему мнению, наиболее корректно объясним в рамках теории «дуальной» экономики, а также «дуальных» и «сегментированных» рынков труда (Винер и Тавровский, 2009).?В концепции дуальной экономики ядро характеризуется «высокой интенсивностью капитала, вертикальной интеграцией производства, технологическими инновациями, национальным или международным масштабом, диверсификацией, высокими прибылями, монополистической властью на товарных рынках, организацией внутреннего трудового рынка и т. д. Эти характеристики гораздо меньше выражены на периферии» (Sakamoto, 1988, p. 89). Причем ядро включает в основном «хорошие» рабочие места, а периферия все остальные. При этом «понятие «дуализм» относится к трем взаимосвязанным, но не тождественным позициям:?1) ?дуальной экономике, т. е. разделению экономики на ядро и периферийные отрасли на основе рыночной власти;?2) ?дуальному рынку труда, т. е. классификации рынков труда (для найма и продвижения) как обеспечивающих или не обеспечивающих рабочих защищенностью труда и лестницами внутреннего продвижения;?3) ?дуальной рабочей силе, т. е. разделению рабочей силы на более или менее привилегированные, не конкурирующие между собой категории работников (к примеру, этнические). Люди, принадлежащие к «первичным» (привилегированным) категориям рабочей силы, обычно получают работу в ядре экономики. Рынки труда в экономическом ядре имеют тенденцию быть внутренними («первичными»). Так, например, взрослых белых мужчин мы находим на внутренних рынках труда в экономическом ядре, где высокая зарплата, комфортные условия и хорошая защищенность труда (Simpson, 1989, p.567).?В случае с современной Россией мы имеем экономическое ядро и периферию в двух представлениях: внутреннем и внешнем. Внутри России имеется центр – столица, и периферия – его окраины, главным образом Сибирь и Дальний Восток. Во внешнем представлении сама Российская Федерация выступает ядром по отношению к большинству бывших советских республик, ныне суверенных государств.?Помимо ядра и периферии в литературе можно также встретить выделение в особые сегменты экономики анклавных рынков, в том числе этнических. Такие рынки труда сегодня широко обсуждаются в социологии межэтнических отношений. Эти рынки описываются как дополнение к монополистическим фирмам (первичный рынок труда) и мелким фирмам (вторичный рынок труда). Но, в отличие от вторичного рынка, где инвестиции в человеческий капитал не окупаются, в анклавной экономике инвестиции работников-мигрантов в человеческий капитал окупаются подобно тому, как это происходит на первичном рынке. В ядре экономики монополистические фирмы вертикально и горизонтально интегрированы. На периферии действует много малых, «атомизированных» бизнесов. Анклавная экономика состоит из кластера малых бизнесов, которые горизонтально и вертикально интегрированы между собой.?В связи со значительными трудовыми миграциями в крупных городах Сибири мы можем выделить целые отрасли экономики, в которых доля мигрантов становится доминирующей: строительство, торговля, ЖКХ, транспорт, сфера обслуживания.?Другой важной стороной инкорпорации мигрантов является проблема их интеграции в новые политические реалии (государство, гражданство, политическое участие и др.) и политическую культуру принимающего общества. Одним из главных инструментов интеграции иммигрантов в принимающее общество является практика предоставления политических прав в форме участия в выборах, как правило, на местном уровне. Вместе с тем электоральными правами политические права иммигрантов не ограничиваются. Другим важнейшим инструментом интеграции является привлечение иммигрантов к общественной жизни. И обычно такое привлечение происходит в двух формах.?Первая форма – это создание специальных консультативных структур при исполнительных и законодательных органах власти (на местном или региональном уровнях), в которые входят представители институционализированных сообществ иммигрантов – выходцев из одного государства или представители определенных этнических групп, постоянно проживающих на территории соответствующих территориальных образований. Как правило, такие сообщества объединяют как иммигрантов-неграждан, так и иммигрантов, уже ставших гражданами принявшего их государства. Консультативные структуры при официальных органах власти обладают совещательными функциями и имеют право принимать участие в обсуждении решений органов власти в той их части, которая непосредственно касается иммигрантских общин.?Второй формой привлечения иммигрантов к общественной жизни является поощрение их участия (в допускаемых действующими законами рамках) в деятельности уже существующих в стране приема различных общественных и политических организаций (политических партий, профессиональных союзов, средств массовой информации и коммуникации, благотворительных, правозащитных, религиозных и иных). Будучи институтами гражданского общества, такие организации, с одной стороны, способствуют комплексной интеграции иммигрантов в социально-политическую структуру принимающей страны, а с другой стороны – позволяют иммигрантам более эффективно защищать и лоббировать свои интересы за счет институционализации групп иммигрантов и использования разрешенных в данной стране каналов и инструментов диалога с органами власти.?Именно через общественные организации государства, принимающие иммигрантов, могут успешно осуществлять различные интеграционные проекты: от распространения общей информации о различных аспектах социальной, культурной и экономической жизни в принимающей стране, организации содействия в трудоустройстве и получении образования до осведомления иностранцев об имеющихся у них правах и обязанностях и, в особенности, пропаганды избирательной и гражданской активности среди неграждан и натурализованных граждан.??Григоричев Константин Вадимович, доктор исторических наук, профессор, проректор по науке, Иркутский государственный университет.??Ключевыми характеристиками пространств, которые могут мыть описаны как «gated spaces», является наличие физических или дискурсивных границ, позволяющих зафиксировать и поддерживать границу между закрытым (gated) сообществом и окружающим пространством. Такая граница не только разделяет физическое пространство, но и устанавливает некоторую «социальную и духовную» дистанцию. Этот тезис Стэнли Брюнна чрезвычайно важен для меня, поскольку он, как мне представляется, позволяет взглянуть на изолированные пространства через анализ массовых представлений о подобных локальностях. Основой формирования таких стереотипизированных и мифологизированных представлений в большой степени являются образов мигрантских локальностей, создаваемых и/или транслируемых масс-медиа. Последние, выступая основным источником знаний об окружающем мире (Луман, 2005), формируют устойчивую реальность, зачастую оказывающуюся первичной даже при возникновении очевидных противоречий с устойчивыми практиками и личным опытом. ?Ключевым вопросом такого анализа является определение основных характеристик мигрантских локальностей, которые присутствуют в масс-медиа. В качестве таких характеристик, как мне представляется, можно выделить следующие: 1) наличие физических и/или символических границ между мигрантскими локальностями и вмещающим пространством; 2) активная роль в построении границ как принимающего общества, так и изолированной (gated) группы; 3) фактическая недееспособность норм и правил жизни принимающего сообщества в изолированном пространстве. Следствием такого набора свойств становится страх «другого», присущий и классическим gated communities американских пригородов.?Обе рассматриваемые мною локальности в медийных текстах описываются довольно сходно. В качестве важнейших характеристик и рынков, и теплиц как мигрантских локальностей, присутствующих в региональных и местных медиа, можно выделить следующие: ?1) Реализация экономической модели, основанной на этнической/мигрантской солидарности. Не зависимо от реальной структуры занятых в деятельности рынка или теплицы, такие локальности описываются как сегмент этнической и мигрантской экономики. Участие в этой модели представителей местных сообществ либо полностью игнорируется, либо позиционируется как вынужденное и заведомо невыгодное. Так при описании этнических рынков практически всегда появляется фигура покупателя, вынужденного приобретать низкокачественные товары без какой-либо гарантии и в неприемлемых условиях. При описании теплиц в большинстве случаев возникаю покупатели, приобретающие некачественную и даже опасную продукцию. В ряде медийных материалов встречаются сюжеты, связанные с эксплуатацией маргинализированных групп местного населения, которая иногда приводит к серьезному вреду здоровью.?2) Экстра-легальность большинства практик (как экономических, так и связанных с другими сферами социальных взаимодействий), бытующих в таких локальностях. Значительная часть «китайских» рынков не существуют как юридические лица, либо (в лучшем случае) зарегистрированы на российских граждан, а китайские торговцы нанимают в качестве реальных или номинальных продавцов местных жителей. Основная часть экономических транзакций официально не фиксируется, равно как и взаимоотношения торговцев-мигрантов с нанимаемыми продавцами, обслуживающей инфраструктурой да и самими владельцами рынка или территории, где фактически действует рынок. Такое освещение в медиа весьма близко к выводам исследователей, занимающихся анализом экономических практик на подобных рынках.? Китайские «теплицы» возникают незаконно как следствие стремления собственников земли к получению быстрого дохода с наименьшими издержками. Ключевыми сюжетами здесь является незаконная занятость мигрантов в теплицах, использование запрещенных или неизвестных в России препаратов и семян, нарушение мигрантами технологии. Большое место в региоанльных медиа занимают сюжеты, связанные с использованием мигрантами практик, наносящих ущерб окружающей среде и людям. Наиболее часто встречающимся сюжетом является проблема отопления теплиц буржуйками, дым от которых не только вредит местным жителям, но иногда приводит и к более масштабным проблемам. Так, например, в 2007 г. Центральное телевидение России (1 канал) показало сюжет, связанный с нарушением работы Абаканского аэропорта в результате резкого снижения видимости от задымления китайскими теплицами, расположенными рядом с аэропортом.?Отмечу, что представление о незаконности теплиц, складывающееся в медиа, имеет под собой некоторые основания. Поскольку юридически подобное предпринимательство не регистрируется, «журналистские расследования» приходят к выводу об его противозаконности. Однако подобная ситуация, скорее, связана не с юридической стороной дела (формально, создание теплиц не является нарушением закона), а со спецификой описания пространства и социальной реальности в языке власти. Поскольку в статистические описания такие объекты не попадают, а власть основывается в описании реальности, прежде всего, на данных статистических отчетов, то и в «управленческую картину мира» теплицы как целостный объект не попадают. Теми или иными ведомствами фиксируются лишь разнообразные проблемы, попадающие в зону ответственности какой-либо властной или контролирующей структуры (Россельхознадзор, ФМС России и т.д.). На мой взгляд, такое положение дел не является спецификой российской ситуации: искажение реальности через ее упрощение в рамках статистических описаний даны Джеймсом Скоттом на примере Германии, Франции и других исторических сюжетов. ?3) Жесткая граница между мигрантами и принимающими сообществами, выстраиваемая мигрантами. Практически во всех текстах электронных и печатных СМИ, в телесюжетах фиксируется закрытость мигрантских групп, работающих на рынках и в теплицах. Такая закрытость описывается через непрозрачность внутренней жизни описываемых локальностей; фактическую неработоспособность здесь юридических норм и неписаных правил. Важными маркерами закрытости становится незнание русского языка или нежелание им пользоваться, преимущественное использование родного языка (в наших случаях – китайского) в письменных текстах, применение неизвестных местным жителям технологий, инструментов, материалов и т.п. В медийных публикациях подчеркивается, что эта граница поддерживается именно мигрантами, нежелающими идти на контакт через избегание или агрессию, создание собственной системы коммуникации с принимающим сообществом через своих представителей. Чаще всего наличие подобной границы показывается через сюжет общения корреспондента с «одним из мигрантов, говорящем на русском языке».?4) Совмещение в локальностях функций экономического пространства и места жительства, обеспечения жизнедеятельности и безопасности. Как рынки, так и теплицы описываются не только как место работы (как следует из основных функций этих объектов), но зачастую и как места жительства. Если для китайских рынков эта функция описывалась в публикациях девяностых – начала нулевых, то теплицы остаются основным местом проживания работающих в них и в публикациях последних лет. По представлениям авторов медийных текстов, в обеих локальностях мигранты находят защиту от законных или, по крайней мере, справедливых требований представителей местных сообществ и власти. Чтение таких материалов формирует у читателя предоставление о своего рода экстерриториальности теплиц и рынков, пусть неполной, но зачастую достаточную для дистанцирования от принимающего сообщества.?Уже выделенные характеристики позволяют говорить о том, что в медийном дискурсе сформирован вполне законченный образ рассматриваемых мигрантских локальностей как пространств, исключенных из привычной, «нормальной» жизни принимающих сообществ. Согласно этому образу, подобные локальности имеют устойчивые физические и символические границы, визуализированные через различные материальные объекты, визуальные и нематериальные маркеры. Их «рубежи» создаются и поддерживаются, в первую очередь, мигрантами, для которых границы становятся инструментом фиксации социальной дистанции с принимающим обществом, обеспечивают возможность поддерживать собственную систему внутригрупповых взаимодействий и избегать включения в систему социальных интеракций принимающего общества. Подобный способ жизни закрытых сообществ Стэнли Брюнн обозначает как «закрытое/исключенное проживание» (gated living). Следствием такой модели жизни он называет «закрытое мышление», на основе которого определяющее специфический спектр практик взаимодействия с принимающими сообществами, общей чертой которых является минимизация контактов и неприятие норм живущих вне границ локальности.?Мне представляется, что независимо от обоснованности подобного образа, медиа предлагает вполне законченное представление о мигрантских локальностях как о закрытых пространствах, сообщества которых не готовы, не хотят, да и не могут идти на контакт с местным населением. В рамках этого образа мигранты оказываются не просто «другими», но «чужими» и даже чуждыми, а занятые ими территории – отторгнутыми от «нашего» пространства. Это становится своего рода приватизацией публичного пространства, что, как и в случае с «привилегированными» gated community пригородов, приводит не только к пространственному разграничению, но и к формированию целой системы механизмов исключения вокруг подобных локальностей. Это, в свою очередь, порождает ситуацию оспаривания пространства, где в центре конфликта оказывается уже не только собственно территория, но смыслы, которыми его наполняют противостоящие группы. Ситуацию изначально конфликтную, в которой непростой процесс взаимной адаптации серьезно усложняется борьбой за символическую власть над пространством. ?Господство этого образа, поскольку «реальность медиа» рефлексируется как основная, формирует характер и практик взаимодействия местного сообщества с мигрантами, и властных практик регулирования жизни и деятельности мигрантских локальностей. Конфронтационный дискурс, задаваемый образом «исключенного» и «оспариваемого» пространства, определяет спектр властных практик, преимущественно ориентированных на вытеснение мигрантских локальностей если не полностью, то на периферию пространства физического и социального. Однако результаты такого вытеснения в большинстве случаев оказываются далеки от желаемых: даже смещаясь в пространстве физическом, такие локальности не изменяют своего положения в социальном пространстве. Изменяя местоположение в городе или пригороде, мигрантские локальности продолжают выполнять устоявшиеся функции, остаются важнейшим фактором системы социальных взаимодействий в современном сибирском городе. Вероятные причины такой ситуации, на мой взгляд, можно определить, взглянув на анализируемые мигрантские локальности сквозь призму второго концепта – сложного актанта, воплощающего материальное пересечение различных социальных сетей.??Мигрантские локальности как «точки доступа»??Одной из главных идей акторно-сетевого подхода является стремление «дать вещам говорить», обозначить сложность современного мира, где вместо традиционного деления на социальное и материальное предлагаются гибридные формы социо-технических (социально-материальных) сетей. Анализируемые мною «китайские» рынки и теплицы в этой перспективе представляют наглядный синтез живых и неживых элементов социальных сетей, формирующих сложный социо-пространственные комплексы. Здесь через материальное опосредование социальных отношений происходит встраивание локальных актантов в разноуровневые сети. Взаимодействия между людьми и вещами, происходящие в рассматриваемых мною локальностях, выводит далеко за пределы непосредственно контактирующих актантов. В этой перспективе приобретение товара на «китайском» рынке или наём поденную на работу в «китайские» теплицы становятся не только практиками повседневности, но и актом доступа к нескольким сетям.?На мой взгляд, можно выделить три уровня или типа социальных сетей, которые пересекаются в анализируемых мною мигрантских локальностях:?1) «Местные» сети, действующие в пределах локального сообщества, выступающего в качестве принимающего для конкретной мигрантской локальности. Для рынков – это жители города или даже городского района если речь идет о небольшом локальном рынке, участвующие в жизни рынка как покупатели, наемные работники, обслуживающий персонал, местная администрация, возможно, криминальные сообщества, и т.д. Все они в том или ином качестве, прямо или косвенно взаимодействуют с рынком как с локальностью. Даже местные жители, не пользующиеся услугами рынков, выступают важными участниками взаимоотношений с ними. Стереотипы и поведение таких «сторонних зрителей» в значительной мере определяют позиционирование рынка в городском пространстве, в том числе через практики избегания. Последние, связанные со стремлением избежать компрометации вследствие посещения рынка, приводят к, своего рода, «перекройке» городского пространства, серьезной трансформации ментальных карт «своего» пространства, а через них – и локальных сетей, связанных взаимодействиями вокруг рынков как локальностей.?Теплицы включены в локальные социальные взаимодействия чуть менее наглядно, чем рынки, но не менее прочно. Это и взаимоотношения с арендодателями земельных участков и посредниками, контролирующими органами, местными муниципальными администрациями. Примечательно, что в отношениях с последними «китайцы» нередко выступают в роли спонсоров, участвуя в традиционном для России неформальном «дофинансировании территории». Принятие функции, свойственные «своим» участникам взаимодействия власти и местного сообщества, как нельзя больше отражает интеграцию в локальные сети. Одновременно происходит и встречный процесс: практики поденного найма местных жителей на работу к мигрантам, приводит не только к изменения в спектре возможных в пригороде вариантов занятости, но маркированию через нее социального статуса.?Иными словами, рассматриваемые объекты входя в локальные сети не просто пассивным участником, сценой для действия, но активным актаном, преобразующем сеть. В результате локальные сети становятся не столько способом дистрибуции информации, сколько источником новых практик, отношений, смыслов.?2) Региональные или субрегиональные сети. Крупные китайские рынки, как правило, являются важнейшим мелкооптовым поставщиком для мелкого бизнеса, расположенного вне города. Практика мелкооптовой торговли и снабжения небольших рынков и торговых точек за пределами города превращает «китайку» в механизм сопряжения города с пространством региона. Эта связь реализуется двояко: через поток покупателей, приезжающих в городе, и поток товаров, вывозимых за его пределы. Ярким символом функции «китайских» рынков как узла локальных сетей становятся «навьюченные» микроавтобусы, вывозящие мелкооптовые партии товары в сельские районы и небольшие города региона. С другой стороны, жители пригородных районов нередко оказываются в числе покупателей таких рынков. Не случайно, в пригородных и незначительно удаленных от региональных центров территориях не возникает «китайских» рынков. ?Для китайских теплиц включение в этот уровень сетей является основой их деятельности, поскольку основный рынок сбыта их продукции находится не в пригороде, а в городах (что не исключает и продажи части продукции «на месте»). Формирующаяся здесь система социальных интеракций, приводит к опосредованному взаимодействию с китайскими теплицами значительной части горожан, а не только владельцев и служащих торговых сетей. Более того, на мой взгляд, можно говорить о том, что деятельность «китайских» теплиц в значительной степени формирует новые связи между пригородом и региональным центром. Если ранее торговые сети города были связаны лишь с несколькими пригородными поселениями, где располагались крупное сельскохозяйственное производство, то с появлением «китайских» теплиц география и масштабы таких связей значительно расширились. Вынужденное взаимодействие с представителями проверяющих и контролирующих структур также включает китайские теплицы в отношения за пределами поселений, в которых они непосредственно расположены. Это позволяет, на мой взгляд, утверждать о том, что такие мигрантские локальности заметно трансформируют и региональные сети, в значительной степени конструируют их.?3) Трансграничные сети. Это, пожалуй, тот уровень сетей, который наименее заметен в жизни анализируемых мигрантских локальностей, но при этом в значительной степени лежит в основе их деятельности. Как место дистрибьюции импортных товаров, китайские рынки оказываются местом пересечения отношений поставщиков и посредников из самых разных стран, с разным набором товаров, юридическим статусом в России и, как следствие с разными наборами практик взаимодействия с принимающим сообществом (например, мигранты из Кыргызстана и Китая). Так, например, «китайские» рынки Иркутска являются одновременно одним из наиболее крупных реципиентов прямого импорта из КНР или транзитного через Казахстан и Кыргызстан. Собирая два ключевых потока китайского импорта (из северо-восточного – через Забайкальск и Монголию и западного – через Кыргызстан, «китайские» рынки Иркутска включают город в масштабную систему товарных, человеческих, финансовых потоков северо-восточной Азии. В этом качестве «китайские» рынки становятся инструментом включения городского пространства в трансграничные взаимодействия, выступая точкой материального опосредования множества систем отношений, лежащих далеко за пределами конкретной локальности. Иными словами, «китайские» рынки являются для города и горожан важнейшей точкой доступа к системе трансграничных взаимодействий. Близкие выводы о подобной роли мигрантских рынков делаются исследователями на материалах не только бывшего СССР, но и Восточной Европы.?В теплицах включенность в трансграничные сети менее заметна для принимающего сообщества, но, тем не менее, прослеживается вполне отчетливо. Через теплицы местные сообщества включаются в отношения по поводу въезда и пребывания в России иностранных мигрантов, поставки семян, химикатов, удобрений. Взаимодействия с «китайскими» теплицами нередко приводит к заимствованию технологий и схем организации труда. Наконец, масштабы присутствия «китайских» теплиц, направления и схемы связанных с ними финансовых транзакций включают пригородные сообщества в проблематику валютных колебаний и шире – транснациональной экономики – сферы, бесконечно далекие от пригородных сообществ до появления мигрантских локальностей.?Обе анализируемые мигрантские локальности лежат на пересечении как минимум трех уровней социальных сетей. Рынки и теплицы становятся местом и механизмом связи этих сетей и одновременно – местом и механизмом доступа к этим сетям для принимающих сообществ, своего рода терминалом, точкой доступа. Через эти точки доступа происходит включение местных сообществ в длинные и разветвленные цепи социальных интеракций (причем не только экономических!), выводящих далеко за пределы собственно акта приобретения товара на рынке или найма на работы в «китайскую» теплицу.?Нерефлексируемость подобных практик и как наборов действий, смысл и форма которых регламентируются повседневностью, и как актов включения в разноуровневые сети отношений, становится своего рода ответом медийным образам мигрантских локальностей. Если в последних и рынки, и теплицы выступают исключенными и изолированными (excluede and gated) пространствами, то в практиках эти локальности, напротив, становятся пространствами «включения» (inclusion), терминалами доступа к широкому внешнему миру. Множественность сетей, доступных через такие локальности, обусловливает высокую степень не только включенности принимающих сообществ в эти сети, но и прочную укоренность самих мигрантских локальностях в принимающем социальном и физическом пространстве. Это в свою очередь обеспечивает неизменность их положения в семиотическом пространстве (положение в сети) при подвижности в пространстве картезианском (мобильности). ??Заключение??Каждый научный доклад на конференции представлял собой оригинальное исследование, дополняющее и развивающее современное научное знание в области этнической миграции на территории Центральной Сибири. Особенно ценным был обмен опытом на дискуссионных площадках с участием представителей органов государственной власти, сотрудников силовых структур, представителей общественных организаций.??По итогам работы конференции была принята резолюция, включающая рекомендации для академического сообщества, научных и образовательных учреждений по вопросам научного моделирования межнациональных и межконфессиональных отношений, экспертного сопровождения процессов укрепления единства российской нации.??Проект Резолюции:?В ходе пленарного заседания Конференции, работы круглого стола и секций состоялось обсуждение федеральных и региональных законодательных актов в области миграционного политики и этнической мобильности, результатов теоретических и прикладных научных исследований (в области истории, политологии, юриспруденции, экономики, социальной (культурной) антропологии, социологии, культурологии и др.), связанных с проблематикой глобальных и региональных этнических миграционных процессов.?Участники конференции считают необходимым дальнейшую разработку концептуальных и программных документов в области национальной государственной политики Российской Федерации в Красноярском крае и других регионах Сибирского федерального округа, поскольку эти регионы имеют собственную специфику, связанную с политэтничностью и поликонфессиональностью проживающего и работающего здесь населения, с притоком большого количества мигрантов из-за рубежа. ?В ходе обсуждения представленных докладов и в процессе работы круглого стола, участники конференции полагают необходимым сделать следующие рекомендации для органов государственной власти субъектов Российской Федерации, для образовательных, научных и культурных учреждений, работающих в сфере национальной политики, в том числе в аспекте этнических миграционных процессов в Центральной Сибири:?1.?В субъектах Российской Федерации должна быть организована постоянная работа специализированных координационных и экспертных советов, включающих представителей органов власти, общественных организаций, экспертов-аналитиков (из числа ученых-исследователей), в обязанности которых будут входить информационные, экспертно-аналитические, координирующие, социально-коммуникативные функции, связанные с разработкой и реализацией программных документов в области государственной национальной политики с учетом специфики конкретных регионов — субъектов Российской Федерации. ?2.?Высшим учебным заведениям и научно-исследовательским сообществам необходимо включить в содержание профессионального образования, в тематику научных исследований теоретические и прикладные проекты в области совершенствования государственной национальной политики и миграционной, эффективного управления миграционными процессами, разработки механизмов по интеграции и адаптации иммигрантов в местную социокультурную среду, межкультурной коммуникации, обновления педагогических и социально-культурных практик в связи с повышением социальной значимости межнациональных отношений в Российской Федерации и в сопредельных с нею государствах.?3.?Российские университеты должны выступить организаторами специального социально-коммуникативного пространства, где вопросы государственной (в том числе региональной) национальной политики найдут самое широкое общественное обсуждение и где будут формироваться запросы на создание и внедрение конкретных научно-исследовательских, педагогических, социально-культурных, политических и других проектов, связанных с постоянным совершенствованием государственной национальной и миграционной политики, созданием крепких и позитивных межнациональных (межкультурных, межэтнических, межконфессиональных и иных) социальных связей и отношений.?4.?Органам государственной власти федерального и регионального уровня следует организовать обсуждение профессионального стандарта специалиста в области межэтнических и межконфессиональных отношений, подключив к этому обсуждению научные и образовательные организации Сибирского федерального округа.?5.?С учетом предложений, высказанных экспертами в ходе работы круглого стола и секций, представителям телевизионных профессий необходимо изменить подходы к формированию образов процессов этнической миграции и образов трудового мигранта в документальных фильмах, телепередачах (транслирующихся по государственным телеканалам), способствующих гармонизации межэтнических и межконфессиональных отношений в регионах Центральной Сибири. Провести дополнительное обсуждение СМИ-образов трудовых мигрантов на материалах Сибирского федерального округа в среде профессионалов и экспертов.?6.?Рекомендовать организаторам конференции часть материалов конференции разместить в научных журналах, входящих в Перечень ВАК и в международные базы данных.?7.?Продолжить обсуждение резолюции в заочной форме, поручить оргкомитету конференции организовать данное обсуждение, собрать предложения и провести редакционную работу окончательного варианта резолюции к 1 февраля 2018 г.?

• Копцева Наталья Петровна

• РИНЦ (eLIBRARY.RU)